Продлим движуху) (вроде не выкладывала его здесь)

Людовик и Найджел. Испытание

- Это у тебя откуда?
Людовик (или Рю, как его называли японские родственники, не выговаривавшие звук «л») еле заметно поморщился. Идеальность его по-кукольному красивого лица портил сочный синяк под глазом. Однако взгляд Старика он выдержал, не опуская глаз.
- Ушибся. Когда падал.
- У тебя тоже оттуда?
- Тоже, - юный блонди был краток. Зрачки его по-драконьи желтых глаз сузились еще сильнее, но и он достойно прошел испытание взглядом.
Оборотневая природа способствовала регенерации, и пятно у него на щеке выглядело поблекшим.
- Вот как…
Их отец спрятал усмешку в углах губ.
Братья были разными. Очень.
Луи, пошедший в мать-француженку, с нежным почти девичьим лицом и длинными пепельными волосами, несший в себе отпечаток европейского лоска.
И Найджел, крепко сбитый, жесткий, упрямый и упорный, всегда в состоянии готовой развернуться и больно ударить пружины.
Братья с первого взгляда (и знакомства) невзлюбили друг друга.
И, если Людовик, студент, взрослый и с уже сложившимся характером был свободен от личных переживаний и думал больше о финансовой стороне вопроса – в частности, как делить потом со сводным братом наследство, то…
Найджел, в свои пятнадцать переживавший очередной юношеский кризис, воспринял то, что он не единственный, довольно болезненно.
Старый дракон не хотел братоубийственной войны между ними. Войны всегда ослабляют клан, тем более такие… родственные. Поэтому, будучи любителем манипулировать людьми, он придумал очередной хитроумный план…
Всего лишь совместная экскурсия на горячие источники, в ходе которой он сам «потерялся». Оставив парней наедине с неизвестностью в чужом лесу.
Ничего не объеддиняет так, как совместно пережитая опасность.
Впрочем, Старик не особенно беспокоился за своих отпрысков. Колюще-режущего у парней не было, их сумки он проверил, а вот отследить местоположение потеряшек было легко. По маячку в часах Луи.
Вот только его сигнал неожиданно перестал отслеживаться ночью.
Поднятые по тревоге поисковые группы нашли парней к вечеру следующего дня.
Согнувшийся под тяжестью тела старшего брата почти вдвое, Найджел упорно шел вперед, ведомый драконьим чутьем, по направлению к человеческому жилью. Луи мало чем мог ему помочь со своей сломанной ногой, и к тому моменту впал в забытье.
- Так что же все-таки случилось?
Братья переглянулись, и золотые драконьи луны отразились в голубых озерах глаз Людовика.
А о чем говорить?
О том, как сцепились в драке, выясняя, кто главный? Где увертливости и опыту гибкого Луи противостояли бойцовские навыки и упрямство Ная?
О том, как потом искали дорогу и делили последнюю шоколадку на двоих? Поровну, по-братски?
О том, как пытались заснуть (а ночи в Японии холодны), тесно прижимаясь друг к другу, обнимаясь в попытке сохранить хотя бы крохи тепла?
О том, как, испугавшись медвежьего рева, ринулись в темноту, не разбирая дороги, и как старший пытался поймать за руку сорвавшегося в овраг Найджела, а, не поймав, бросился за ним...
Чтобы очнуться потом от боли и увидеть, как сурово прикусивший губы младший дракон бинтует его сломанную ногу обрывками собственной рубашки.
Вся последующая дорога растянулась в бесконечность, перемежаемую вспышками боли, в которой он сначала пытался идти, а потом беспомощно повис, удерживаясь за плечо Найджела.
Теперь – брата. А не конкурента. Не врага.
- Ничего. Ничего такого, о чем бы стоило говорить.
Никто из них не сможет забыть происшедшее. Никогда.
Сколько бы времени не прошло…
А прошлые отношения остались в прошлом. Вместе с разбитыми часами с маячком.
На дне оврага…

Однако, календарная веха)
Раньше Брэндон март не любил. Суровый, почти зимний месяц с пронзительными ветрами и проникающей, кажется, в самую душу сыростью. Лес то шумел, пробуждаясь, то затихал - не иначе, думал, как подобраться к ненавистному людскому жилью и взять реванш. Господин отец запирался в малом кабинете, вероятно, пил; его не беспокоили по этому времени, ибо своя шкура дороже. Госпожа мать продолжала руководить домом из жарко натопленного будуара, где беспрестанно хихикали и шушукались сидящие за рукоделием прислужницы. Михал тоже пил, но не так, как отец - шумно, весело и в компании. Сбегал в город, шлялся по кабакам, задирал юбки сговорчивым девкам, приезжал взбудораженный, бросал по окрестностям клич, собирал ватагу таких же безумных смельчаков, что мнили себя бессмертными. Напролом мчал в лес, гонял там мелких тварей, возвращался с перепачканными кровью мерзкими трофеями. Лес не трогал его. Лес чуял и боялся. Лес ждал.
- Негоже сыну лесника трусить леса, - усмехался названый брат белозубо и зло.
Брэн передёргивал плечами. Отмалчивался по своему обыкновению. Смотрел в лицо, но словно бы мимо (Михал ненавидел этот отсутствующий взгляд). И лишь однажды возразил тихо, но твёрдо:
- Лес убил моего отца. Лес убил мою мать. Я имею право бояться.
Март был тягучим и тоскливым. Серая мокрая пелена неба, холод, скука.
Стоя посреди марта своего нового мира (да благославят боги берцы, непромокаемые куртки, музыку в ушах и кофе... кофе пусть благословят трижды) Брэн думал, грея руки о бумажный стаканчик, что он не тоскует по изгнавшему его миру. Только по людям.
Но по людям - зверски.